Хавьер Бардем

Федор Павлов-Андреевич «Бардем. Знаки препинания»

Если тебе не нравится актер, которому надо задавать вопросы, полюби его как человека. Пририсуй ему милые тебе человеческие черты, усы, если надо, плюс-минус возраст. Уличи его в трогательных повадках, о которых говорят: они украшают человека. Хавьер Бардем, первый испанский актер, номинированный на «Оскар», мне совсем не нравился как актер, жаль. Точнее, меня удручали его роли. Хавьер Бардем не имел времени со мной разговаривать, отнекивался от меня, это удручало еще больше. А потом от Хавьера вдруг позвонили и сказали: ну вы, такой настырный, приходите и спрашивайте, что вам нужно, иначе завтра он уедет. И я забыл о своем раздражении, и я побежал задавать вопросы. Когда Бардем ушел, мне стало стыдно.

Своим мягким голосом он гасит тебя, и ты гаснешь.

— Вот моя девушка смеется оттого, скольких геев я сыграл. Скольких я сыграл? Троих уж точно. Представляешь, три раза я был геем, и в это уже поверили.

Мягкий голос выходит из Бардема наружу, чтобы усыпить бдительность, растворить в мягком все жесткие вопросы, прогнать их прочь. Но вопросы колышутся и не уходят. Они уже придуманы. Они уже скребутся, чтоб образовать на лбу у Хавьера глубокую мимическую складку по вертикали, ведь она у него есть и, по мнению моих знакомых девушек, так ему к лицу? (Или все-таки ко лбу?)

Восклицательные Знаки

Хавьер обидчив, но не горяч, как нормальные испанцы, а любит обратить углы рта вниз.

— Моя обида не длится долго. Я быстро остываю, а до того, как остыть, чувствую себя в этом виде плохо, не могу работать, и это при том, что я ведь актер!

— Ну да, ведь лицемер!
— Нет, я не обманываю! У меня очень сложная работа, которая мне не всегда дается. Поэтому я очень дорожу ощущением пойманной эмоции, тебе это, наверное, незнакомо.

— А какие у тебя эмоции по поводу Бандераса? Тебя все время и везде зовут новым Бандерасом. Ты на это обижаешься, обманываешь или не можешь словить эмоцию?
(Сперва молчит от такой наглости.)
— Так. Ну что же у нас есть общего-то, что? А, знаю (сам радуется). Мы оба испанцы, раз! Мы оба снимались у Альмодовара, два! А три, ты еще забыл спросить про Пенелопу Крус и про международное признание испанских артистов, которых с моим появлением стало наконец-то трое, я имею в виду признанных в Америке. Но знаешь, с такими признаками (испанцы и снимались у Педро) можно найти половину испанских кинозвезд, и все они должны быть благодарны Антонио хотя бы за то, что он подает им заразительный пример. Но Бандерас был в другой ситуации! Когда он в первый раз приехал в Штаты, он был первопроходцем от испанского мира и оттого воспринимался как сенсация. Я, кстати, видел его на днях, когда был в Америке. Он пригласил меня и моих близких друзей к себе домой на паэлью. Он прекрасно готовит паэлью! И знаешь, по-моему, он очень радуется всему, что со мной происходит. И значит, хороший он все-таки парень!

В речи Хавьера можно было бы и вовсе не ставить восклицательных знаков. Или ставить после каждой его фразы. Потому что Хавьер орудует сразу многими доступными актеру средствами: руками, лбом и складками на лбу, прямым посылом агрессивной человеческой энергии в изумленные глаза собеседнику, чашкой кофе, которую он со звоном ставит назад на блюдце, а еще неожиданным молчанием, которое сменяется такими резкими возгласами, что ты или подпрыгиваешь на стуле, или очень хочешь уменьшить громкость. Но это живой звук, так что придется терпеть.

Вопросительные Знаки

И еще отличный метод: убить журналиста вопросом на вопрос. Бардем — хороший образец того, как надо умело обращаться с журналистскими слабостями. Они ведь ведутся на естественность, эти журналисты, на детские эмоции, на простые мысли. А ты (к примеру, известный испанский актер) в этот момент прячешься еще глубже, еще дальше в свою лихо закрученную раковину и уже никогда не выберешься наружу. Только оставишь им на растерзание свой живописный и невероятно чувствительный клон.

Но никто ничего не поймет.

— И тебя не бесит пришедшая всемирная слава?
— А какая разница между словом «бесит» и словом «пугает»? Вот меня именно «пугает», понимаешь? Я ведь давно прочел сценарий фильма «Прежде чем наступит ночь», но мне не казалось, что это тот самый мой звездный час или как это там называется. В общем, когда я приехал в Венецию и получил там самый старый в Европе приз за актерскую игру (за лучшую мужскую роль. Ну ты, наверное, знаешь), то я подумал: о чем еще можно мечтать? Ну о чем? Это же настоящий дар! Но вот теперь, после «Оскара» и «Золотого глобуса» меня люди все время спрашивают: а ты теперь переедешь в Лос-Анджелес? А ты уже купил недвижимость в Америке? Нет, я совсем не этого хочу, веришь? Я хочу того же, чего хотел последние двенадцать лет в Испании. Искать хорошие роли, играть их и наслаждаться этим — неважно, в какой стране. А потом я умею ловить удовольствие от настоящего времени. Ну почему люди не верят, что мне и сейчас очень, просто очень хорошо? И во время съемок тоже было хорошо, я верю.

Я верю, что целоваться с Джонни Деппом ему было хотя и противно, но выгодно. Что Шон Пенн тоже пришел и поддержал (оба, и Депп, и Пенн, снялись в фильме «Прежде чем наступит ночь» в удивительных эпизодических ролях. В частности, Депп сыграл сразу две — трансвестита-соблазнителя и следователя-гея-растлителя). Что Бенисио Дель Торо, которого режиссер Джулиан Шнабель сперва хотел взять на главную роль, теперь кусает себе смуглые руки, но кто знает? Кто знает, что случилось бы с фильмом Шнабеля, не будь в нем Бардема? Знает только сам Бардем.

Многоточия

Я их ненавижу. В моих текстах вы не найдете многоточий. Потому что многоточие — плохая косметика прозы и допустима лишь там, где надо прерваться, а потом начать заново. И то это выглядит плохо.
Бардем все время обрывает свою речь. Он останавливается там, где не поставишь точку. Расшифровывать его речь трудно, потому что в ней больше эмоций, чем помещается в одной строке написанного текста.

(При этом у него тихий голос, и его легко задеть, представляете?)

— И чему ты научился на этом фильме? Ну, кроме международной славы?
— Я научился… Нет, ну это не так важно.

— Важно, скажи!
— Ну… Я научился печатать на пишущей машинке. Это было за неделю до начала съемок. Я сел и печатал целую неделю, а потом…

— Что?
— Потом я еще учился говорить с кубинским акцентом по-испански и с кубинским акцентом по-английски. Я ведь играл кубинского писателя Рейнальдо Аренаса, гея и диссидента, которого сперва мучили на Кубе, где он родился и рос, а потом он сам мучился в Америке, куда с большим трудом с Кубы сбежал. И умер от СПИДа. В общем… В общем, я даже научился походке пассивного гея и манере складывать руки.

— Отлично. Одна проблема: а что будет, если ты вдруг начнешь так делать и в жизни?
— Нет, в жизни я только похудел на 12 килограмм специально для этого фильма, потому что я здоровый парень, а тут надо было играть хрупкость…

— Странно. В одних твоих интервью сказано, что на 12, а в других — что на 15.
— Килограммы… Ничего не значат, в принципе. Я вот сейчас думаю, что мог и не худеть и без этого сыграть. Но после съемок вес обратно не пришел. Наверное, у меня внутри произошла такая перестройка…. Не знаю.

— А вот смерть от СПИДа, которую ты сыграл. Где ты ее взял?
— В общем, я смотрел 13 или 14 раз, сейчас уже не помню, «Филадельфию». Том Хэнкс все правильно сделал, он… У него даже не было, мне кажется, нужды что-то придумывать, он умер в кадре от СПИДа и тут же получил номинацию на «Оскар». А теперь вот я. А Рассел Кроу, Джеффри Раш и другие номинанты этого года оказали мне большую честь, благосклонно приняв в свой круг. И теперь я знаю, что этот великий империалистический мир, который мы зовем Соединенными Штатами, был создан для того, чтобы мы поверили: «Оскар» — единственное, ради чего актеру стоит существовать. Но если подумать на эту тему пять минут… Если только подумать… То поймешь, что это полная глупость!

— Иногда тебя обвиняют в том, что ты слишком нежный для чистого секс-символа. Что в тебе прячется андрогин.
— Это все мои роли. Но я… Я доволен, короче говоря. Меня уже достаточно обзывали мачо, чтобы я этого хотел еще. Попробуй спросить у Бандераса, чего ему не хватает. Ему не хватает контрастных ролей, вот что он тебе ответит.

Без Препинания

В конце концов я понял, что его речь стоит пускать вообще без точек, без запятых, без кавычек, просто буквы, сложенные в слова. Потому что у Бардема одна фраза плавно уходит в другую и между ними нет, не должно быть ничего. Испанцы ведь тараторят.

— И зачем я совершаю этот абсурдный труд почему бы не поехать в африку и не попробовать наконец помогать людям напрямую не с экрана а так по-настоящему чтобы видеть как твоя помощь работает но я не могу помогать людям потому что я ипохондрик потому что я не умею водить машину потому что единственное что я умею я умею играть и я чувствую себя в этом как улитка в своей раковине мне это дорогого стоит потому что я же скромный да-да я очень скромный даже если со стороны это так и не выглядит я хочу только играть потому что ничего другого я не умею но пусть меня ни за что не называют актером я рабочий я рабочий все больше мне нечего сказать

И ни слова про Бога.
Я остановил Бардема и попросил минуту подумать. Как ни странно, он согласился. И через ровно минуту сказал:

— Я не верю в Бога я верю в ангела-хранителя звук его крыльев всегда слышен поблизости и я знаю что куда бы я ни взлетел он будет выше надо мной. Сказав это, Бардем ушел, уехал в Америку отказываться от съемок в новой серии «Джеймса Бонда».

Его ангел поспешал за ним.